«Московский комсомолец»
04.07.2008
Ева Меркачева
“МК” нашел человека, который родился и вырос за главной стеной страны
Помните музыкальный хит брежневских времен: “Мой адрес не дом и не улица, мой адрес — Советский Союз”? Конечно, герой песни лукавил: как это — в нашей стране и без прописки, и без адреса. Другое дело, что местом появления на свет и дальнейшего проживания волею судьбы мог стать совсем уж неожиданный адрес.
Я смотрю пожелтевшую от времени “метрику” и глазам не верю. В графе “место рождения” так и написано “Москва. Кремль”.
— А никто не верит, — смеется Анатолий Скуратович. — Даже когда в армии справку о месте жительства показывал, где указано “Кремль. Потешный дворец, квартира 34”, все сомневались. Потому я предпочитал помалкивать о том, откуда родом…
“МК” разыскал одного из старейших кремлевских аборигенов. И допросил с пристрастием.
Кого из кремлевских обитателей “прятали” в монастырских кельях
Он сразу меня обаял. Скромный, интеллигентный, с большими карими глазами. Видно, в молодости был необыкновенным красавцем. Это у него наследственное. Именно за природную стать и красоту его отца в свое время взяли служить в Преображенский полк, который в начале прошлого века значил то же, что сейчас Президентский. А потом один из генералов устроил его в гараж Его Императорского Величества, который находился в Царском Селе.
Когда советское правительство переезжало в Москву, то с первым эшелоном машин, которые обслуживали Ленина, отправили и отца Скуратовича. Так он и оказался в Кремле вместе с молодой женой. Работал помощником шофера самого Ленина. А супруга его устроилась раздатчицей в кремлевском буфете. Подрабатывала, убирая кабинеты правительства. Вот и родился в Кремле в 1921 году Анатолий Скуратович.
— Жили мы с родителями и младшей сестрой Тамарой в двухэтажном доме во дворе Потешного дворца, — говорит Анатолий Филиппович. — На первом этаже был гараж особого назначения. На втором — наша квартира. Ее окна выходили на Кремлевскую стену и были на уровне площадки, на которой постоянно дежурил часовой. Сквозь бойницы стены виднелись Александровский сад и Моховая улица. Квартира была большая, трехкомнатная, с удобствами. На четыре квартиры приходилось два туалета, а этажом ниже находилась ванна с высокой колонкой, которая работала на дровах. Отапливался дом голландской печью.
В то время почти весь обслуживающий персонал жил на территории Кремля. Десятки, если не сотни семей. Их поселили в двух- и трехэтажные здания. Но большинству достались квадратные метры в… кельях недействующих Чудова и Вознесенского монастырей.
Мы гуляем с Анатолием Филипповичем по Красной площади, рассматривая карту старого Кремля.
— Вот здесь были жилые дома обслуги и офицеров охраны. А здесь, где располагался Кавалерский корпус (сейчас на этом месте находится Государственный Кремлевский дворец), были квартиры членов правительства — Микояна, Молотова, Калинина, Крестинского и т.д. Каганович жил в детской половине Большого Кремлевского дворца, вот тут… Сталин какое-то время проживал в Потешном дворце, и его окна выходили прямо к нам во двор.
— Не страшно было расти в таком соседстве?
— Никто из жителей Кремля тогда ничего не боялся. Не те времена были. Я все время крутился в гараже вместе с водителями и механиками. Помню, там был стол, на котором стояли телефоны и лежали путевые листы. Как раз по ним я научился читать. И первым, что я прочитал сам по складам, было: “Гараж особого назначения при СНК и Совете труда и обороны СССР”. Вот у меня и фотография сохранилась, где я с водителями. Ее в день смерти Ленина сделал шофер Сталина Владимир Рябов. Все снимки, которые у нас в семейном архиве, — работа его рук.
Как в Кремле зажигали фонари
— Кремль тогда был совсем другой?
— Это точно. Мостовая везде была булыжная и лишь около Большого Кремлевского дворца — деревянная. Брусчатку и асфальт положили в то же время, когда и на Красной площади, — в 32-м году. А знаете, какое было освещение улиц? Газовое! По всему Кремлю стояли фонари, которые каждый вечер зажигал фонарщик. За ним всегда следом ходила толпа ребятишек. Мы ждали — вдруг у него спички упадут. А утром он так же обходил территорию и тушил газовые фонари.
— На территории Кремля был магазин?
— Конечно, продуктовый. Располагался в сторожке Вознесенского монастыря. Каждый день я бегал туда за хлебом. Но я не помню, чтобы там что-то особенное было. Отец, правда, часто приносил большой дефицит — копченую колбасу. Но где он ее брал — в этом магазине или еще где-то, — не знаю. Хорошо помню столовую для рабочих, которых тогда в Кремле было очень много. Кормили здесь сытно, вкусно и не по карточкам, как везде, а за деньги. Потому все называли эту столовую “обжорка”. Вообще Кремль был как маленький закрытый городок. С кинотеатром, поликлиникой, клубом.
Выйти из Кремля мы с сестрой могли только с родителями. На каждых воротах и по периметру было полно охраны, которая никого не впускала — не выпускала. Потом, когда мы подросли и пошли в школу, нам дали специальный пропуск.
— Родители наверняка учили не попадаться на глаза членам правительства, прятаться…
— Что вы! Ничего подобного даже близко не было. Указание было одно — здороваться со всеми. А вождей я видел каждый день. Бывало, иду, а навстречу все Политбюро в полном составе. Направляются в зимний сад, в кинотеатр. Я им: “Здравствуйте!” Они все улыбались, приветливо отвечали. Кремлевских ребятишек члены правительства любили и никогда не делили нас на детей обслуги и детей вождей. А мы считали весь Кремль нашим двором.
Кремлевский детский сад
— Правда, что в Кремле даже детский сад был?
— Правда. Он располагался в Чудовом монастыре. Самый обычный детский сад. Мы так же, как и все дети, лопали кашу, сидели на горшках. Воспитатели добрые, игрушки разноцветные, тихий час… Я ходил в одну группу с Этери Орджоникидзе и Юрой Томским. А вот школы в Кремле не было. Учиться мы ходили неподалеку — на Воздвиженку.
Дети вождей посещали другую школу — на Остоженке. Все мои одноклассники знали, что я живу в Кремле. Страшно завидовали. Часто просили рассказать, что да как там. Я рассказывал. Никаких указаний насчет того, чтобы молчать о кремлевском житье-бытье, от родителей не было ведь. Да и какие государственные тайны я мог поведать? Меня всегда угнетало только одно — что не могу друзей (не из числа кремлевских) к себе в гости пригласить.
— Дети членов правительства держались особняком?
— Вовсе нет. Это были обыкновенные ребята. Я очень дружил с Тимуром Фрунзе, Степой и Вовкой Микоянами. Тимур и Степан были тихими, скромными, вежливыми мальчишками. А Вовка — сорвиголова. Он все время что-то выдумывал, приносил откуда-то сломанные наганы, пистолеты.
— С Василием Сталиным дружили?
— Вместе играли. Он был в меру хулиганистый, простой в общении — одним словом, ничем не выделялся. Все время норовил сбежать от гувернантки Марго, которую к нему приставили. Она ходила за ним по пятам. Но мы сядем на велосипеды — куда ей угнаться! Кстати, все разговоры о том, что у Василия была личная охрана, — полная чушь!
Дружили мы и с девчонками. Этери Орджоникидзе и Оля Ульянова (племянница Ленина) все время с нами играли. Но первая кремлевская красавица — Майя Каганович — от нас нос воротила. Слишком уж высокого мнения о себе была. Бывало, гордо пройдет мимо, не поздоровается, бровью не поведет…
— Влюбились в первый раз тоже в Кремле?
— Где же еще? Конечно, тут! В девочку Нину Озерову — дочь помощника коменданта. Но никаких романтических свиданий у нас не было, просто в одной компании веселились.
“Войнушка” под боком у вождей
Кремлевская детвора такое устраивала, что ее проказам обычная городская шпана обзавидуется. Но здешние жители на нее никогда не жаловались. Что с детей возьмешь? А те прятались по закоулкам с папиросами, лазали по крышам, играли в расшибалочку на деньги… Как-то на паперти Архангельского собора их застали на “месте преступления” Калинин и Бухарин. Прочитали длинную лекцию, дескать, как не стыдно на деньги играть… Ребята внимательно выслушали и пошли… играть в другое место. Подальше от глаз вождей.
— Драки были?
— Еще бы! Однажды в Кремль привезли много песка. Мы сразу же построили окопы и развернули боевые действия. Сначала бросались песком. Потом дело дошло до камней. Одним булыжником мне по затылку попали. “Раненого” сразу же отвели в амбулаторию, сделали перевязку. После этого мы игры в “войнушку” прекратили.
— Ой ли?
— Ну, перешли на стрельбу из рогаток. В Тайницком саду находилось стрельбище, где тренировались курсанты. Мы там накопали пулек и стали стрелять ими из рогаток по воронам. Однажды попали прямо в окно квартиры Орджоникидзе. Пуля разбила стекло и застряла в проеме между рамами.
— Это ж почти покушение!
— Точно. Но дело замяли — как-никак стрелял сын помощника коменданта Кремля. Если бы это произошло позже, в сороковые, нас бы всех в лагеря сослали бы…
На парашюте с колокольни Ивана Великого
О хулиганских выходках кремлевской детворы Скуратович может рассказывать часами. Сам удивляется, как им все сходило с рук… Однажды он по крыше с друзьями добрался до курантов Большого Кремлевского дворца. За ними тут же устроил погоню дежурный командир. Страшно ругаясь, сам залез на крышу. Но через десяток метров сдался…
Как-то Скуратович уже в одиночку решился на еще один “подвиг”. Изучил по книгам об авиации устройство парашюта, смастерил его из газет. А в роли парашютиста выступил местный… кот. Анатолий привязал его стропами по всем правилам и понес на самое высокое место в Кремле — к колокольне Ивана Великого. Поднялся до уровня третьих колоколов (это метров 50 высоты). И тут вдруг налетел ветер и вырвал парашют вместе с бедным животным из рук. Воспарил кот над Кремлем, словно орел. Приземлился возле сквера напротив нынешнего 14-го корпуса. Домой котяра вернулся под вечер в полном здравии в обрывках строп.
Кто украл череп царевны?
Растущим в Кремле детям позволялось такое, о чем не могут даже мечтать нынешние археологи. Ребята исследовали все чердаки, подвалы, потайные комнаты. Однажды нашли в здании возле Патриарших палат за кучей хлама дверь. Отворили ее, а там лестница, узкая, крутая, с высокими каменными ступеньками. Мы стали спускаться, а ей конца-края нет. Темно, тесно, страшно до жути. Решили вернуться. А потом это здание сломали, и никто из нас так и не узнал, что это был за проход, куда он вел.
— Наверное, и двери старых церквей были для вас открыты?
— Да, благодаря моему крестному отцу, который был ключником. У него дома стоял огромный сундук, в котором хранились ключи от всех церквей и старых зданий. Каждое утро он брал связку и шел открывать двери. Помолится перед входом, потом откроет врата и пустит туда уборщицу. И меня вместе с ней. В итоге я в каждом храме успел побывать до того, как их снесли. В одной из церквей мне запомнилось огромное изображение ангела в полный рост, с мечом. Строгий лик взирал так, будто видел душу насквозь. Я его так и называл — воинствующий ангел. В другой меня поражала картина на входе. Посмотришь на нее справа — изображение одного императора, слева — другого, прямо — третьего. Мне это казалось чудом.
При мне разрушали Вознесенский монастырь, где находились женские захоронения. Видел, как переносили останки царевен и княгинь на паперть Архангельского собора. Уже там вскрывали гробницы из белого камня. Подрубали со всех сторон, снимали крышку, а там деревянный гроб. В нем лежал скелет. Помню, заглянул в одну гробницу… Увидел остатки волос, носа, зубы и даже туфли кожаные. Говорили, что это вроде мать Петра Первого. Золотых изделий в гробницах ни разу не видел, а вот белых бусинок-жемчужин — сколько угодно. Все ценное специалисты сразу собирали, а кости сваливали в кучу — вечером их грузили на телегу и куда-то увозили. Однажды работники ушли на обед, а скелеты так и остались лежать на площади. Ну, я подошел и взял череп. Принес его домой, долго разглядывал.
Видимо, это был череп какой-то молодой царевны — все зубы целы. И тут отец вернулся… Задал он мне тогда трепку. Велел немедленно отнести череп обратно и никому про это не рассказывать.
— В старых храмах много всяких артефактов находили?
— Если вы про сокровища, то не повезло нам. А какие-то странные старинные вещи мы постоянно обнаруживали. Но не знали, что это такое, куда это можно деть, — так и выбрасывали. А вот свечи в церквях старшие ребята воровали… Они огромные там были, с кулак толщиной. Несли их на Сухарев рынок…
Я очень любил бродить возле захоронений. Особенно привлекало одно надгробие на территории Чудова монастыря — наверное, самое старое. Оно было ухоженным даже в те годы, когда все остальные забросили. На раке красовалось множество надписей на старославянском. Мы с ребятами никак не могли их прочитать. Мне тогда казалось, что здесь кроется какая-то удивительная тайна, которую обязательно нужно разгадать. Но потом захоронение стерли с лица земли.
Переезд
В 1935 году количество персонала, который мог проживать в Кремле, резко сократили. И многие семьи переселили.
— Сестра тогда подошла ко мне и грустно сказала: “Анатолий, завтра переезжаем”. На следующий день я пошел в школу из Кремля, а возвращался уже на новый адрес — на 3-ю Тверскую-Ямскую. После кремлевской квартиры маленькая комната в коммуналке казалась такой жалкой!
В следующий раз Скуратович оказался здесь аж в 57-м году, когда Кремль открыли для массового посещения. Что интересно, даже те, кто жил в кельях, не хотели покидать Кремль. Впрочем, выбора у них не было. А после “выселять” из Кремля стали и членов правительства. Последним кремлевским жителем был Ворошилов.
Гуляем с Анатолием Филипповичем по Кремлю. Чувствую, как сердце у него щемит, слышу, как сбивается дыхание, когда осматривает кремлевские окрестности. “Это и есть мой дом”, — тихо говорит он. И чуть погодя добавляет с еще большей нежностью и грустью: “Родной дом”.
МЕЖДУ ТЕМ
В Российской Федерации существует немало забавных вариантов “прописки”. Например, корреспондент “МК” лично видел в паспортах у кочевых ненцев-оленеводов такую запись о регистрации по месту жительства: “Воркута. Тундра”.
Благодарим за содействие в подготовке материала Центр по связям с прессой и общественностью ФСО России.
