Её судьба — как редкий бриллиант. На какую грань ни посмотришь — ахнешь. Чего стоит хотя бы то, что родилась она в Кремле. Её отец был похоронен у Кремлёвской стены, а сама она провела все детство и юность за “зубцами”. Василий Сталин объяснял ей, откуда берутся дети, Серго Орджоникидзе сбил её на своей машине, а Генсек лично интересовался её здоровьем. Тамара Соболева всё это помнит так, будто это произошло вчера.
Секретное ДТП за Боровицкими воротами
Своего отца Тамара Соболева никогда не видела. Он умер, когда мать была на седьмом месяце беременности. Именно Петр Соболев привез жену Клавдию в Кремль, где стал работать с 1918 года (разумеется, по рекомендации ЧК) в Автобоевом отряде ВЦИК, который обеспечивал транспортное обслуживание руководства страны. Помимо охраны вождей во время их поездок по Москве и на фронты бойцы АБО участвовали в операциях по разгрому контрреволюционных квартир. Потому работал Петр Соболев часто даже ночью и в выходные, выполнял особые поручения, о которых дома никогда не распространялся. Но погиб не от пули, а от нелепой случайности, когда возвращался на мотоцикле с очередного задания. Только-только пролетел через Боровицкие ворота в Кремль, как в него врезался мчавшийся на огромной скорости грузовик. Петр Соболев попал в больницу и вскоре скончался. ДТП в Кремле — это, конечно, скандал, который лучше скрыть. И в документах указали, что умер “спецназовец” от внезапно развившейся горловой чахотки. Тамара Петровна показывает мне справку из Центрального архива ЗАГС Москвы, куда она делала запрос. В ней действительно написано, что ее отец умер от туберкулеза. Однако верится в это с трудом — вряд ли человек с таким заболеванием мог не просто жить в Кремле, но еще и возить первых лиц.
Как бы там ни было, похоронили Петра Соболева с почестями в братской могиле у Кремлевской стены. Незадолго до своей смерти он попросил лучшего друга Ивана Нестерова, который служил в том же Автобоевом отряде, в случае чего позаботиться о жене. И уже после рождения Томочки Иван и Клавдия расписались. Кстати, Тамара узнала, что ее растил не родной отец, только в 16 лет.
Капустный казус жены Ворошилова
С самого начала, как только Петр Соболев приехал в Кремль, его семью поселили в “детской” половине Большого Кремлевского дворца. Во “взрослой” тогда жили Сталин, Троцкий, члены Политбюро и прочие “шишки”. Но потом всех бойцов АБО перевели в трехэтажное здание напротив БКД. Первый его этаж был отдан под гаражи.
— Наши окна выходили на зубцы стены со стороны Александровского сада, — вспоминает Соболева. — Выше этажом жили Ворошилов и Демьян Бедный.
Мама Томы часто ходила в гости к соседу-писателю. У него была огромная библиотека, и книги он всегда с радостью давал почитать любому. Кстати, брал у него какие-то издания даже сам Сталин. А еще Бедный часто устраивал посиделки. Любил рассказывать историю Кремля, легенды о Москве. Рассказчик он был удивительный — слушатели боялись лишний раз вздохнуть. Что ж до Ворошилова…
— Мы общались только с его женой, да и то изредка. Помню, однажды вышел казус. На лестничной площадке у каждой хозяйки находились бочонки с разными соленьями (с грибами, огурчиками, клюквой и т.д.). И вот как-то мама решила набрать капусты, взяла тарелку, вышла и увидела, что в нашей кадушке копается жена Ворошилова. Оказалось, она свою прислугу отпустила, а сама не знала, где их запасы. Потом поняла свою ошибку и стала извиняться. Мама тогда засмеялась, сказала, чтобы она не волновалась и попробовала нашей капустки, а заодно показала, где стоит их кадушка.
Наш общий коридор называли “чугунным” — из этого материала были изготовлены плиты, которыми был выложен пол. В конце коридора находилась душевая и клуб шоферов, в котором стоял прекрасный рояль. Потом отчим договорился с начальником клуба, и я получила разрешение играть на нем. А так жизнь наша была довольно скромной. Только представьте, на окнах отсутствовали даже занавесочки. Не полагалось это, считалось буржуазным признаком, что ли. Вся мебель в комнате, где мы жили, была казенная. На ней стояли инвентарные бирки, которые всегда напоминали, что здесь нам ничего не принадлежит и принадлежать не может. Ни люстр, ни ковров, ни картин — вообще ничего лишнего не было. Может быть, потому комната всегда казалась какой-то холодной и неуютной. Впрочем, как сам дом. Мы не могли играть во дворе, ведь там всегда было полно машин, готовых в любой момент сорваться с места по приказу вождей. Водители никогда не ходили друг к другу в гости, не вели задушевных разговоров. Не положено было. Но если не считать этих неприятных моментов, жизнь в Кремле текла как и везде.
— Не поверите, но до 1926 года вход в Кремль вообще был свободным, — уверяет Тамара Соболева. — Сюда даже регулярно приезжали крестьяне на телегах, привозили яйца, молоко, сметану. Мама всегда у них отоваривалась. Однако вскоре Кремль все-таки закрыли и ввели пропускную систему. Я вместе с другими кремлевским детьми тоже получила пропуск, чтобы можно было ходить в школу, которая находилась не на территории Кремля.
Мать маленькой Томочки практически всегда была дома. Числилась она коренщицей, потому работала только во время приемов, съездов. Нарезала зелень, готовила специи. В эти дни могла задерживаться допоздна. Зато всегда приходила с подарками — приносила битое печенье, помятые конфеты. Со стола брать ничего не разрешалось, а вот всю “некондицию” на кремлевской кухне работники честно делили поровну. Часто возвращался с работы со всякой вкуснятиной и отчим. Иван Нестеров возил многих руководителей государства, но чаще других в его машине сидел Микоян.
— Папа (Ивана Нестерова Тамара Петровна до сих пор называет не отчимом, а папой. — Прим. авт.) рассказывал, что Анастас Иванович был очень доступным и общительным человеком. Когда отец привозил его на дачу в Зубалово (что за Барвихой), Микоян всегда предлагал выпить рюмочку коньячку. Отец наотрез отказывался, и тогда ВИП-пассажир просил прислугу накормить отца и дать с собой гостинцев. В корзиночку обязательно клали для нас колбаску, фрукты, печенье, шоколад, для мамы — кагор, который она любила добавлять в чай.
Урок от Васи Сталина
Кремлевские дети долгое время пользовались такой свободой, какой здесь не было, пожалуй, даже у руководства страны. Им позволялось все: кричать, бегать, всюду совать свой нос. Вся территория Кремля была для них по сути родным двором.
— Мы лазали по подземельям, чердакам, забирались в Царь-пушку, в Царь-колокол, — вспоминает Соболева. — Часто играли на колокольне Ивана Великого, хотя нас за это сильно ругали. Взрослые говорили, что она неустойчива и в любой момент может развалиться. Но кто ж этому поверит?
Особенно любили играть в Тайницком саду. Однажды мы с Зоей Ткачевой (она была моей лучшей подругой) увидели, как рабочие роют траншею напротив нашего двора — на Дворцовой площади. Как только они ушли на обед, мы прыгнули в яму и стали сами копать. И нашли настоящий клад! Это был сверток с пестрыми бумажками. Я тогда не поняла, что это, но Зоя сразу объяснила. Мы поделили бумажки (чуть не подрались при этом) и отнесли их родителям. Мама сказала, что это керенки, и обменяла их потом на советские рубли. А мне купила в Военторге кукол-голышей. Во время игры я часто их прятала в нишах Кремлевского дворца.
Ещё мы просто обожали кубарем скатываться с крутой горки, которая идет от БКД в Тайницкий сад. Любили кататься на качелях, которые установили в Александровском саду. Енукидзе, направляясь на заправку в Тайницкий сад, всегда брал детей прокатиться в открытой машине. Из желающих очереди выстраивались. Кремлевская малышня шныряла повсюду, но в то же время умела не мешать. Когда Ворошилов и Буденный готовились к параду, дети за всеми занятиями конницы следили с упоением. При этом не издавали ни звука и со всей серьезностью следили, чтобы никто не посмел и близко подойти к площадке для тренировок. Мальчишки на чердаке Потешного дворца, прямо над квартирой Сталина, запускали игрушечный флот. Там стояли баки с питьевой водой.
Маленькая Томочка Соболева дружила со многими кремлевскими детьми, включая Васю Сталина, с которым они были одногодки. Он вместе с Женей Курским часто катал девчонок в саду на санках, приходил играть на Дворцовую площадь. В памяти Соболевой Вася был разговорчивым, сообразительным мальчишкой, а вот Женя все больше молчал.
— Как-то мы играли вместе, а тут подошла моя мама. Я к ней подбегаю со словами: “Мам, Вася утверждает, что дети рождаются, а я ему говорю, что их в Военторге покупают. Ты же мне сама рассказывала”. Вася на это: “Клавдия Абрамовна, нельзя говорить детям неправду”. Мама тогда смутилась и попыталась перевести разговор на другую тему и скорее увести меня. Но об этом случае мы долго помнили.
Одевались кремлевские дети во что придется. И на этом фоне всегда выделялись Этери Орджоникидзе и Надя Беленькая (дочь замнаркома финансов). На них были красивые коротенькие юбочки и матроски. Ходили в матросках и дети Микояна. Но со всеми ними Томочка не была на короткой ноге. Слишком уж они были, по словам Соболевой, “все из себя”. Впрочем, как-то Тома ходила вместе с Этери в гости к Наде. Зачем да почему — уже сейчас и не вспомнит.
Тома посещала детский сад у Никитских Ворот. Но был детский сад и в Кремле — располагался он в Чудовом монастыре. Кстати, большинство детей высокопоставленных лиц вообще в сад не ходили, ведь за ними присматривали няни или гувернантки.
Развлечений в Кремле было совсем немного. Иногда приезжали труппы разных театров и ставили спектакли, иногда организовывали концерты, на которых выступали артисты. Особый восторг у детворы вызывали Дни союзных республик, когда в своих национальных костюмах по Кремлю шествовали украинцы, белорусы, узбеки и т.д. Это было очень яркое, красивое зрелище. Другие праздники в цитадели России отмечали редко. Новый год, к примеру, долгое время игнорировали. А потом, наконец разрешили наряжать ёлки — в 1928 году. То-то было радости для детей! Тому пригласили на праздник к Ткачевым. В большой, красиво обставленной комнате у них стояла елка, украшенная всякими игрушками, мандаринками, что буквально потрясло детей.
Под колесами Орджоникидзе
Однажды Томочка чуть не повторила судьбу родного отца. Она едва не погибла под колесами машины, как он.
— Был праздничный день, 7 ноября 1930 года. Я с братом посмотрела парад на Красной площади, мы сходили домой — поели пирогов — и снова отправились погулять. Стали проходить через арку в здании, и в этот момент с другой стороны в нее влетела машина из Ленинского гаража. Она не успела затормозить, и меня отбросило на каменную стену.
Девочка сразу потеряла сознание. Из машины выскочили Серго Орджоникидзе и его шофер. Как оказалось, они ехали на дачу. Орджоникидзе взял Тому на руки и сразу отнес в амбулаторию, которая находилась буквально в нескольких шагах от гаража. Врач констатировал у нее сотрясение мозга, множество ушибов тела и лица, закрытый перелом левой голени. Соболева потеряла также несколько зубов. Ее сразу же положили в Кремлевскую больницу, что на улице Грановского. Орджоникидзе распорядился, чтобы палата была одноместной и по самому высшему разряду. Так что Томочка лежала как царица — на огромной кровати, рядом дубовый стол и черное кожаное кресло. Кормили ее отменно, и девочка сильно располнела на “царских” харчах. Серго Орджоникидзе ее навещал, но всего пару раз за три месяца. Зато следил, чтобы с ней хорошо обходились. А после выписки произошел интересный случай.
— Я шла в сторону Троицких ворот, как вдруг вижу — навстречу Сталин, Молотов и Орджоникидзе. Прятаться от высокопоставленных лиц тогда у нас, детей, было не принято. Так что иду себе, как шла. Как только поравнялись, поздоровались, Сталин попросил меня остановиться и спросил у Орджоникидзе: “Эта?” Тот подтвердил. Генсек взял меня за подбородок: “Ну, Томочка, что-нибудь болит? Как ножка?” Я ответила: “Нет, Иосиф Виссарионович, ничего не болит, чувствую себя хорошо”. “Ну ладно, иди гулять”. Я пошла, а потом обернулась — вижу, они стоят и смотрят мне вслед.
Наверное, хотели понять, сильно ли хромаю. Я ведь тогда еще прихрамывала.
Главные Надежды страны
Соболева постоянно сталкивалась на улице с руководителями страны. Для нее это было таким же обычным делом, как для нас сегодня видеть президента и премьера по телевизору. Детям полагалось здороваться со всеми. Заговаривать первыми, было не принято — только отвечать, если высокое лицо обратится с вопросом. Этому негласному правилу кремлевские малыши следовали всегда.
В школу, где училась Тома, не раз приходила Надежда Крупская. А отец девочки постоянно возил жену Ленина по разным делам. Как-то летом он ее повез в Горки. На улице стояла сильная жара, и у него задымилась машина. Нестеров попросил: “Надежда Константиновна, выйдите, пожалуйста, на минутку”. Она вышла. Неисправность Иван быстро устранил, но потом долго мучился: вдруг скажут, что подверг опасности жизнь жены вождя? Но Надежда Константиновна о произошедшем никому не обмолвилась и словечком. Иван Нестеров потом долго о ней с благодарностью вспоминал.
Как и многие другие кремлевские обитатели, Томочка просто боготворила Надежду Аллилуеву. Нравилось ей в жене Сталина все: милая улыбка, походка, ласковый голос…
— Она была очень красивой, я буквально любовалась ею, — вспоминает Соболева. — А как одета! Черненькая юбочка, беленькая кофточка, черненькие лодочки на среднем каблучке, волосы собраны в аккуратный пучок.
Аллилуева часто общалась с матерью Томы — Клавдией. Женщины советовались, жаловались, что дети не слушаются, что часто ссорятся между собой. Обычно они шли по улице впереди и разговаривали, а Тома брела следом и разглядывала Аллилуеву. Отец тоже часто общался с женой Сталина, поскольку ему приходилось ее возить. И в эти моменты она, возможно, откровенничала с ним. Как бы там ни было, бывало, Нестеров приходил домой и говорил про Аллилуеву: “Да, тяжело ей с Ним”. Сталин тогда (после 30-го года) сильно изменился, отчего сразу же поменялась жизнь кремлевских обитателей. Теперь, прежде чем он садился в машину, охрана заранее очищала двор от всех прохожих, включая детей. Малышня стала прятаться при виде идущих по Кремлю “важных дядей”. Водители боялись не то что разговаривать, даже перешептываться между собой. Нестеров с женой дома говорил все тише и тише. Повсюду витало ощущение тревоги.
Старожилов стали постепенно выселять за пределы Кремлевских стен. Нестеров понимал, что сейчас самое время уходить. И хоть ему обещали дать отдельную квартиру в новом доме на Берсеневской, он попросил перевести его на другое место работы. Все рассчитал до деталей. Переходил он в Наркомзем на другую должность. А поскольку тогда мешать повышению по службе строго запрещалось, комендант Кремля просто не мог ему отказать. Петерсон пытался было его уговорить остаться, но Нестеров стоял на своем. Тома переезд восприняла с радостью и надеждой. Надеждой, что теперь все будет по-другому и не нужно будет бояться, что отец однажды не вернется.
Когда переселились, сразу же купили старенький радиоприемничек. Ведь в Кремле у них не было даже радио. Нестеровы ночи не спали, с таким упоением слушали.
Как сложилась дальше судьба дочери Кремля? В годы войны ушла на фронт, ее местом службы были наблюдательные посты по контролю за воздушным пространством. Потом работала и в обкоме партии, и в конструкторском бюро промышленной арматуры, и на Лубянке… Но это уже совсем другая история.
Сейчас Тамаре Петровне 88 лет. Она живет в новом доме на 16-м этаже, но Кремль отсюда не видно даже в хорошую погоду. Ведь Куркино ох как далеко от резиденции глав государства! Наверное, поэтому на мое приглашение побывать на ее малой родине сразу откликнулась. Погуляла по Кремлю, постояла у дома, где жила. Он и сейчас цел — его не разрушили ни в годы Советской власти, ни после. Правда, теперь там закрытая зона. Но комендант Кремля разрешил Тамаре Соболевой подняться на “чугунную” половину. Воспоминаниями о своем кремлевском прошлом она сейчас и живет.
СПРАВКА МК»
В 1918 году в Кремле жило около 1100 человек. К началу 1920 года кремлевское население перевалило за 2000. Люди селились, где только можно, включая церкви и башни Кремля. Несколько человек обосновались даже в колокольне Ивана Великого. Доживали свой век в Кремле и монахи, а также бывшая императорская обслуга (полотеры, швейцары, повара и т.д). Все они заняли Чудов и Воскресенский монастыри.
Жильцам Кремля ежемесячно нужно было платить за свои комнаты. Размер квартплаты был относительно невысок, но были и злостные должники. Причем все — из видных политических деятелей. Должником был и комиссар Москвы — председатель Моссовета Лев Каменев.
В 1924 году в Кремле проживало 750 несовершеннолетних. В основном это были дети руководства, водителей и обслуживающего персонала.
Е. Меркачева
«Московский комсомолец», 19.10.2009 г.
